Колыбель для кошки - Страница 19

– Простите, что вы сказали?

– В кабинете восковых фигур, – сказал Кросби, – фигура Трумэна совсем на него не похож.

– А другие почти все похожи, – сказала Хэзел.

– А на крюке висел кто-нибудь определенный? – спросил я ее.

– По-моему, нет, просто какой-то человек.

– Просто демонстратор? – спросил я.

– Ага. Все было задернуто черным бархатным занавесом, отдернешь – тогда все видно. На занавесе висело объявление – детям смотреть воспрещалось.

– И все равно они смотрели, – сказал Кросби. – Пришло много ребят, и все смотрели.

– Что им объявление, ребятам, – сказала Хэзел. – Им начхать.

– А как дети реагировали, когда увидели, что на крюке висит человек? – спросил я.

– Как? – сказала Хэзел. – Так же, как и взрослые. Подойдут, посмотрят, ничего не скажут и пойдут смотреть дальше.

– А что там было дальше?

– Железное кресло, где живьем зажарили человека, – сказал Кросби. – Его за то зажарили, что он убил сына.

– Но после того, как его зажарили, – беззаботно сказала Хэзел, – выяснилось, что сына убил вовсе не он.

44. Сочувствующий коммунистам

Когда я вернулся на свое место, к дюпрассу Клэр и Хорлика Минтонов, я уже знал о них кое-какие подробности. Меня информировало семейство Кросби.

Кросби не знали Минтона, но знали о его репутации. Они были возмущены его назначением в посольство Сан-Лоренцо. Они рассказали мне, что Минтон когда-то был уволен госдепартаментом за снисходительное отношение к коммунизму, но прихвостни коммунистов, а может быть, и кое-кто похуже, восстановили его на службе.

– Очень приятный бар там, в хвосте, – сказал я Минтону, усаживаясь рядом с ним.

– Гм? – Они с женой все еще читали толстую рукопись, лежавшую между ними.

– Славный там бар.

– Прекрасно. Очень рад.

Оба продолжали читать, разговаривать со мной им явно было неинтересно. И вдруг Минтон обернулся ко мне с кисло-сладкой улыбкой и спросил:

– А кто он, в сущности, такой?

– Вы про кого?

– Про того господина, с которым вы беседовали в баре. Мы хотели пройти туда, выпить чего-нибудь, и у самой двери услыхали ваш разговор. Он говорил очень громко, этот господин. Он сказал, что я сочувствую коммунистам.

– Он фабрикант велосипедов, Лоу Кросби, – сказал я и почувствовал, что краснею.

– Меня уволили за пессимизм. Коммунизм тут ни при чем.

– Его выгнали из-за меня, – сказала его жена. – Единственной весомой уликой было письмо, которое я написала в «Нью-Йорк таймс» из Пакистана.

– О чем же вы писали?

– О многом, – сказала она, – потому что я была ужасно расстроена тем, что американцы не могут себе представить, как это можно быть неамериканцем, да еще быть неамериканцем и гордиться этим.

– Понятно.

– Но там была одна фраза, которую они непрестанно повторяли во время проверки моей лояльности, – вздохнул Минтон. – «Американцы, – процитировал он из письма жены в „Нью-Йорк таймс“, – без конца ищут любви к себе в таких местах, где ее быть не может, и в таких формах, какие она никогда не может принять. Должно быть, корни этого явления надо искать далеко в прошлом».

45. За что ненавидят американцев

Письмо Клэр Минтон было напечатано в худшие времена деятельности сенатора Маккарти, и ее мужа уволили через двенадцать часов после появления письма в газете.

– Но что же такого страшного было в письме? – спросил я.

– Высшая форма измены, – сказал Минтон, – это утверждение, что американцев вовсе не обязательно обожают всюду, где бы они ни появились, что бы ни делали. Клэр пыталась доказать, что, проводя свою внешнюю политику, американцы скорее должны исходить из реально существующей ненависти к ним, а не из несуществующей любви.

– Кажется, американцев во многих местах и вправду не любят.

– Во многих местах разных людей не любят. В своем письме Клэр только указала, что и американцев, как всяких людей, тоже могут ненавидеть и глупо считать, что они почему-то должны быть исключением. Но комитет по проверке лояльности никакого внимания на это не обратил. Они только одно и увидали, что мы с Клэр почувствовали, что американцев не любят.

– Что ж, я рад, что все кончилось хорошо.

– Хм-м? – хмыкнул Минтон.

– Ведь все в конце концов обошлось, – сказал я, – и вы сейчас направляетесь в посольство, где будете сами себе хозяевами.

Минтон с женой обменялись обычным своим дюпрассовским взглядом, полным сожаления ко мне. Потом Минтон сказал:

– Да. Пойдем по радуге – найдем горшок с золотом.

46. Как Боконон учит обращаться с Кесарем

Я заговорил с Минтонами о правовом положении Фрэнклина Хониккера: в конце концов, он был не только важной шишкой в правительстве «Папы» Монзано, но и скрывался от правительства США.

– Все зачеркнуто, – сказал Минтон. – Он больше не гражданин США и на своем теперешнем месте делает много полезного, так что все в порядке.

– Он отказался от американского гражданства?

– Каждый, кто объявляет себя приверженцем чужого правительства, или служит в его вооруженных силах, или занимает там государственную должность, теряет свое гражданство. Прочтите ваш паспорт. Нельзя человеку превратить свою биографию в бульварный романчик из иностранной жизни, как сделал Френк, и по-прежнему прятаться под крылышко дяди Сэма.

– А в Сан-Лоренцо к нему хорошо относятся?

Минтон взвесил в руке толстую рукопись, которую они читали с женой.

– Пока не знаю. По этой книге как будто нет.

– Что это за книга?

– Это единственный научный труд, написанный о Сан-Лоренцо.

– Почти научный, – сказала Клэр.